Александр ДЕЛОВЕРОВ
Из цикла «Я. Сновидение»
Сновидение четвертое
Метафоры мортидо
Мне видится сухая лесная прогалина. По обе стороны от меня в отдалении толпятся люди в осенних одеждах. Атмосфера в самый раз для чьих-нибудь похорон.
Люди ждут меня. Точнее, некой команды, сигнала, когда меня поведут на казнь. Посредине поляны стоят два темных агрегата, – с некоторым любопытством я изучаю их зловещую конструкцию: червячные передачи, ручки, острые вилки, – причудливая смесь средневековой инквизиторской махины и электрического стула, дыба-плюс…
Одна из этих штуковин ожидала меня. Мой товарищ по несчастью мне незрим и неведом.
Я знаю, что наказание мое неотвратимо, однако осознание грядущих мук, которые, скорее всего, завершатся смертью, делают данную версию грядущего неприемлемой.
Обряд очищения? Публичное шоу? Черта с два! Если хотите ликвидировать человека, он сам решит вашу проблему – легко и без лишней суеты.
Идея с виселицей кажется мне удачной. Глядя на свисающую передо мной удавку, я мысленно потираю руки. Хотели полюбоваться зрелищем? А вот и дудки! Покуда вы будете разводить церемонии, да хватитесь, меня уже не будет с вами. Но разве не этого, собственно, вы сами хотели? Я просто перехвачу инициативу и оставлю вас в дураках.
Однако, продолжая мысленно, как по инерции, потирать руки, на деле я уже тянусь в досаде потереть сзади шею. Передо мною явственно встала новая проблема: петля висела аккурат на уровне моей головы. Продень я в нее свой череп, по-прежнему буду твердо стоять на этой земле. Подпрыгнуть с петлей на шее? Придется поджимать ноги в коленях. Что может быть нелепее, чем попытка повеситься, отбрыкиваясь ногами от земли?
Близкий к отчаянью, я невольно бросаю мрачный взгляд на неумолимо ожидающую меня червячно-рогатую хреновину, которая, судя по всему, среди прочих своих функций, призвана, в частности, расплести мои кишки.
И тут меня осеняет крылом мысль простая и светлая: Пойми, это все нереально. Это лишь символ. Нет ни физических страданий, ни смерти.
Я облегченно вздыхаю, протягиваю руки своим незримым конвоирам. Все в порядке. Слаба плоть человека, но сказано было: за нее незачем бояться. Дух же, знаю, крепок в вере своей. Пусть наступит СЕЙЧАС!
Мирный, ночь 1 марта 2003 г.
(с) Александр ДЕЛОВЕРОВ
Александр ДЕЛОВЕРОВ
Из цикла «Я. Сновидение»
Сновидение третье
Mutabor
Пожалуй, я – вовсе не тот, кем кажусь или, быть может, в чем-то стараюсь казаться. Думаю, мой общественный облик столь же правдив, сколь и обманчив. Стереотип отражает момент истины дня давно ушедшего, но далеко не всегда верен для здесь и сейчас. Зато удобен для сознания масс. Если жизнь – это сон, то люди в нем – засони.
И потому стереотип поддерживать нетрудно (если, конечно, в этом, вообще, есть какая-то необходимость). Куда труднее бывает его сломать, – а оно вам надо? Ведь даже если штандартенфюрер Штирлиц прокололся, найдется верный коллега и товарищ Айсман, готовый подтвердить, что ты «сделан из кремня и стали».
Моя мирская оболочка честно выплачивает долги кесарю, оставляя право быть нетронутым содержимому. Лишь единицы имеют допуск на территорию моего храма. Возможно, кто-то из прочих догадывается о его существовании, возможно, до кого-то доносятся порой обрывки эха звучащих в нем молитв. Я, наверное, был бы рад, если бы мой приход расширился, но боюсь, что, если сдернуть завесу, убранство моего храма многим покажется слишком странным или даже вызывающим.
Сегодня представился сон, который мог бы иногда мне сниться. Полдень. Я вступаю на гору. Передо мной открываются необозримые просторы. У подножия горы – сотни обращенных в мою сторону лиц, которые будто сливаются в одно лицо. И в нем отражается смесь ужаса и восторга, когда я в звенящей струнами натянутых нервов тишине ожидания, наконец, громогласно шепчу свое сладостное
MU
TA
BOR!
…и рассыпаюсь мириадами ослепительных перьев.
Мирный, вечер 7 октября 2001 г.
Доработано 6-8 января 2008 г.
Из цикла «Я. Сновидение»
Сновидение первое
Время по башке
(вторая редакция, прим. MichaelZ)
I
Мой старый друг пришел ко мне, что, в принципе, само по себе было не совсем обычно для последних лет. Что ж, я был рад его приходу. Как в старое доброе время беззаботной холостой юности, я собрался легко и скоро, и мы отправились по своим, только нам одним ведомым, но, без сомнения, важным делам.
Лето, как и всякое для нас время года, – время особенное. Солнце, небо и облака, зелень травы, шорох ветра в листве берез. Ветер – летний, теплый, – мягко веет в лицо, косматит мне с таким трудом уложенные волосы.
Мы весело шагаем сквозь зелень скверика у центральной аптеки, как ни в чем не бывало перебрасываясь одним нам понятными репликами. Мой друг с его длинными черными волосами и благородным профилем сахаляра напоминает мне индейца, еще молодого, но уже познавшего мудрость… чего?
Он затягивает песню, словно для усиления этого образа. От этой мелодии и голоса веет древностью и величием, они будто сливаются с травой, небом, солнцем. Чуть правее от нас я замечаю компанию сидящих в траве девушек. Они тоже напевают что-то будто похожее, но их песнь явно не с нами.
Я начинаю понимать, что в моем друге что-то изменилось. Нечто изнутри, словно излучавшее какой-то тихий свет.
Мы бодро шагаем по тротуару, как ни в чем не бывало перебрасываясь одним нам понятными репликами. Откуда-то возникший гражданин начинает маячить позади, у него костюм цвета жареной конопли и рыжеватая щеточка усов. Я сдвигаюсь в сторону, давая ему возможность пройти мимо. Он же, поравнявшись с нами, шагает рядом по правую руку от меня, чем вводит меня в замешательство.
Я пытаюсь идти быстрее, и тогда тот, почти не отставая, хвостом повисает за моей спиной, вызывая ощущение неприятности. Мой друг оглядывается, понимающе кивает на него и замечает с улыбкой: «Я гляжу, за тобой пристроились».
«Да», – отвечаю с досадой и удивляюсь спокойствию друга. Мне приходит мысль, что не так давно за ним вот также пристраивались. Для чего?
Мы бодро шагаем…
В конце концов, я не выдержал и, остановившись, развернулся и спросил своего преследователя: какого черта ему надо?! Надо было слышать этот весьма достойный ответ!
«Видишь ли, – говорит он, вдруг лишившись усов и помолодев лет на пятнадцать, – Так случилось, что мне велено было тебя убить».
Вот так комедия! Я гляжу то на друга, то на объявившегося «киллера», пытаясь прочесть в их глазах, в чем соль розыгрыша. Но потенциальный мой убийца весь словно сложился в своеобразный иероглиф со значением «Ce la vie!», а друг мой загадочно молчит все с той же улыбкой.
…И мы бодро шагаем по городу, как ни в чем не бывало перебрасываясь одним нам понятными репликами. Я стараюсь не обращать внимания на нашего незваного попутчика. Я думаю о том, что связывает нас всех троих. Мне кажется, что друга тоже убивали за несколько дней до того, как он зашел ко мне, как пропел свою древнюю песню. Внешне в его жизни ничего не изменилось, он также ходит по утрам на работу, в суровый мир проводов и электричества, также возвращается домой…
Изменился он сам. Теперь он знает свои Песни.
II
С одной стороны, я был за него искренне рад. Что может быть лучше, чем человек, обретший гармонию с самим собой? И неважно, как это произошло.
С другой стороны, сознание того, что нечто подобное этому КАК вскоре предстоит пережить и мне, что это будет исходить извне, как некая не-моя-воля, вызывало во мне бурный протест.
Или я кому-то что-то должен?!
«Или я кому-то что-то должен?!» – кажется, также я спрашивал у своего палача, но он хранил глубокомысленное молчание, видимо, подразумевая, что я все узнаю в свое время.
Шли дни, и я начинал уже нервничать: погибель (?) моя все еще не наступала. Точнее, убийца какое-то время не приходил за мной. Но вскоре мы столкнулись-таки в тамбуре одного дома. Я спросил его напрямик, почему я до сих пор не убит.
«Видишь ли, я никак не могу подыскать тебе подходящую работу», – заявил он мне с видом заправского менеджера по кадрам.
И пока я пребывал в изумлении от этих слов, он выдернул у меня из нагрудного кармана некое направление к врачу, порвал как вещь очевидно ненужную и удалился, всучив напоследок какую-то бумагу.
Я развернул сложенный вдвое плотный лист, на лицевой стороне которого мелькнул тисненый герб СССР. В левом верхнем углу разворота стояла аляповатая синяя прямоугольная печать с расплывшимся «Министерство образования». Похоже, это был какой-то старый (и довольно странный) бланк для выпускного школьного сочинения. На том же листе разворота, вверху справа красовался до боли знакомый начертанный профиль, а чуть ниже посередине – шокирующее меня своей идейной брутальностью название темы:
«А.С. ПУШКИН И ПРОЛЕТАРСКОЕ СОЗНАНИЕ».
И вот ТАКУЮ работу он хотел мне предложить?!.
III
Очки и трусы – вот все, что оставалось на мне в силу неких дурацких обстоятельств. Нет времени искать одежду – нужно бежать, пока еще не поздно. Потому что не хочу… чего?
Я бежал, как трусливый мальчишка, прячась между домами, озираясь. Как назло, прошел ливень, развел грязи, так что мне, практически голому, босому было нелегко удирать по слякоти в полумраке. Но мне удалось оторваться... Мне казалось, что это здорово.
Я вхожу в свою комнату мокрый, замерзший и измотанный физически и душевно. Хочется обсохнуть, согреться, отдохнуть. Уже равнодушно я слышу, как мой неумолимый душеприказчик входит в квартиру, наблюдаю, как проходит он за мною в комнату. И понимаю, что его некому остановить, что кроме меня сейчас он никому не видим.
В руках у него презабавное орудие – увесистая конусообразная серая гирька с небольшим циферблатом на вершине. На лице его написана решимость, больше он ни часа не может медлить.
«Погоди, – говорю я ему. – Видишь, я совсем промерз. Дай, хоть накину что-нибудь. Негоже будет валяться здесь мертвым и голым».
Мирный, ночь на 4 июля 2001 г.
(Доработано 17-18 декабря 2007 г.)
__________________________________________________________________________
*Сахаляр – человек, рожденный от смешанного брака русского (европеоида) и якута – представителя народа саха. Сравните с понятиями метис, мулат.
© Александр ДЕЛОВЕРОВ
Время по башке
(Из цикла «Я. Сновидение»)
I
Мой старый друг пришел ко мне, что в принципе, само по себе было не совсем обычно. Что ж, я был рад его приходу. Как в старое доброе время беззаботности холостой юности, я собрался легко и скоро, и мы отправились по своим, только нам одним ведомым, но, без сомнения, важным делам.
Лето, как и всякое для нас время года, время особенное. Солнце, небо и облака, зелень травы, шорох ветра в листве берез. Ветер – летний, солнечный, -- мягко бьет в лицо, сбивает мне с таким трудом уложенную челку.
Мы весело шагаем сквозь зелень аптечного скверика, как ни в чем ни бывало перебрасываясь своими, одним нам понятными, репликами. Мой друг с его длинными черными волосами и благородным профилем сахаляра* напоминает мне индейца, еще молодого, но уже познавшего мудрость… чего?
Он затягивает песню, словно для усиления этого образа. От этой мелодии и голоса веет древностью и величием, потому что они сливаются с травой, небом, солнцем. Чуть правее от нас в траве восседают две-три девицы и тоже напевают что-то похожее, но их песнь явно не с нами.
Я начинаю понимать, что в моем друге что-то изменилось. Нечто изнутри. Он словно исходил невидимым тихим светом.
Мы бодро шагаем по тротуару, как ни в чем ни бывало перебрасываясь своими, одним нам понятными, репликами. Сзади нас пристраивается гражданин, на нем костюм цвета жареной конопли и чуть рыжеватая щеточка усов. Я сдвигаюсь в сторону, давая возможность спешащему гражданину пройти и двигаться дальше. Он пристраивается ко мне по правую руку и шагает вровень с нами, чем вводит меня в замешательство.
Я пытаюсь идти быстрее, но мой «хвост» неуклонно следует за моей спиной, вызывая ощущение неприятности. Мой друг оглядывается, понимающе кивает на него и говорит с понимающей улыбкой: «Я гляжу, за тобой пристроились».
«Да», -- отвечаю с досадой и удивляюсь спокойствию друга. Мне приходит мысль, что не так давно за ним вот также пристраивались. Для чего?
Мы бодро шагаем…
В конце концов, я не выдержал и, остановившись, развернулся и спросил своего преследователя, какого черта ему надо? Надо было слышать этот весьма достойный ответ!
«Видишь ли, -- говорит он, сразу помолодев лет на пятнадцать и оставшись без усов, – Так случилось, что мне велено было тебя убить».
Вот так комедия! Я гляжу то на друга, то на своего «киллера», пытаясь прочесть в их глазах, в чем соль розыгрыша. Но потенциальный мой убийца весь словно сложился в иероглиф со значением «Ce la vie!», а друг мой скромно молчит все с той же понимающей улыбкой.
И мы бодро шагаем по городу, как ни в чем ни бывало перебрасываясь своими, одним нам понятными, репликами. Я стараюсь не обращать внимания на киллера. Я думаю о том, что связывает нас всех троих. Мне кажется, что друга тоже убивали за несколько дней до того, как он зашел ко мне и пропел свою древнюю песню. Внешне в его жизни ничего не изменилось, он также ходит по утрам на работу воспитывать шальное электричество, также возвращается домой…
Изменился он сам. Теперь он знает свои Песни.
II
С одной стороны, я был за него искренне рад. Что может быть лучше, чем человек, обретший гармонию с самим собой? И неважно, как это произошло.
С другой стороны, сознание того, что нечто подобное этому КАК вскоре предстоит пережить и мне, что это будет исходить извне, как некая не-моя-воля, вызывало во мне бурный протест.
Или я кому-то что-то должен?!
«Или я кому-то что-то должен?!» -- Кажется, также я спрашивал у своего убийцы, но он хранил глубокомысленное молчание, как видно, подразумевая, что я все узнаю в свое время.
Шли дни, и я начинал уже нервничать: погибель (?) моя все еще не наступала. Точнее, убийца какое-то время не приходил за мной. Но вскоре мы столкнулись-таки в предбаннике одного дома. Я спросил его напрямик, почему я до сих пор не убит.
«Видишь ли, -- сказал он мне с видом заправского менеджера. – Я никак не могу подыскать тебе подходящую работу».
И пока я пребывал в изумлении от этих слов, он выдернул у меня из нагрудного кармана какое-то направление к врачу, порвал его за ненужностью и удалился, всучив мне какие-то бумаги.
Я развернул сложенный вдвое лист полукартона, на лицевой стороне которого мелькнул тисненый герб СССР. В правом верхнем углу разворота стояла аляповатая синяя прямоугольная печать с расплывшимися словами «Министерство образования». Похоже, это был какой-то старинный (и довольно странный) бланк для выпускного школьного сочинения, поскольку в начале разворота, вверху красовался искусно рисованный до боли знакомый абрис лица с кудрявой шевелюрой и шокирующее своей идейной брутальностью название темы:
«А.С. ПУШКИН И ПРОЛЕТАРСКОЕ СОЗНАНИЕ».
И вот ТАКУЮ работу он хотел мне предложить?!
III
Очки и трусы – вот все, во что я был одет в силу неких дурацких обстоятельств. Нет времени искать одежду – нужно бежать, пока еще не поздно. Потому что не хочу… чего?
Я бежал, как трусливый мальчишка, прячась между домами, озираясь. Как назло, прошел ливень, развел грязи, так что мне, практически голому и босому, пришлось нелегко удирать по слякоти в полумраке. Но мне удалось оторваться. Мне казалось, что это здорово.
Я вхожу в свою комнату мокрый, замерзший и измотанный физически и душевно. Хочется обсохнуть, согреться, отдохнуть. Равнодушно я наблюдаю, как мой душеприказчик входит в квартиру, проходит за мною в комнату. И я понимаю, что его некому остановить, поскольку никому из домочадцев он не видим.
В руках у него презабавное орудие – увесистая конусообразная серая гирька с небольшим циферблатом на вершине. На лице его написана решимость, больше он ни часа не может медлить.
«Погоди, -- говорю я ему. – Видишь, я совсем промерз. Дай хоть накину что-нибудь. Негоже будет валяться на кровати мертвым и голым».
Мирный, ночь на 4 июля 2001 г.
*Сахаляр – человек, рожденный от смешанного брака русского (европеоида) и якута – представителя народа саха. Сравните с понятиями метис, мулат.
© Александр ДЕЛОВЕРОВ
Такая короткая встреча
(Из цикла «Я. Сновидение»)
Пожалуй, мы не виделись уже достаточно давно. Я понимаю это, то ли заметив ее легкую фигуру в розовом платье, то ли ощутив на себе ее взгляд, словно двумя невидимыми лучами скользнувший над перилами верхнего этажа, мимо холодных белых колонн фойе филармонии – мне навстречу.
Я знаю, что никогда не смогу не заметить этой фигуры, никогда не смогу не ощутить этого взгляда, никогда не смогу молча от него отвернуться и стоять, как эти равнодушные колонны.
И я вежливо киваю ей и сдержанно-приветливо улыбаюсь.
С замиранием сердца я наблюдаю, как она спускается по лестнице и приближается ко мне. Мы обмениваемся приветствиями, мнениями о прошедшем концерте. Мы искренне рады видеть друг друга, как старые верные друзья.
Я утопаю в сиянии ее больших темных глаз, исполненных такой любви и преданности. Меня уже не смущает это, как прежде, и лишь ответная нежность переполняет мое сердце, рвется наружу, сливается с ее нежностью, вместе с нею становится безграничной. И мы робко продолжаем вполне типичный для двух образованных людей диалог, чтобы еще продлить эти сладостные минуты незримых прикосновений двух душ.
Мы деликатно говорим друг с другом на «вы», течения жизни разносят нас в разные стороны, и мы вынуждены проститься, забрав с собой надежду на новую встречу. Мы оба – семейные люди, у нас есть любимые супруги и дети, место в обществе.
Но для нее я – гений, она безоговорочно и навечно влюблена в меня, она верит в меня, и нелегко устоять перед этой силой.
Такова она – моя Муза.
Мирный, вечер 4 июля 2001 г.